Мелодия на два голоса [сборник] - Анатолий Афанасьев

Не мог себя переломить и остановиться. Какая-то тяжкая сила, сильнее его самого, влекла его под уклон.

— Не хнычь! — сказал он Нине, спрятав трешку в карман. — Знаешь ведь, не люблю!

Он вышел на улицу. Был день, и солнце стояло высоко. По буднему времени возле дома было пустынно. Одна молодая мама, соседка по подъезду, колготилась с коляской, откуда выглядывала забавная детская мордашка.

— Здравствуйте, Сергей Сергеевич! — с повышенной любезностью в голосе поздоровалась соседка. Он что-то буркнул в ответ. Вспомнил: как-то у этой девицы заклинило ключ в замке, и та прибежала к нему за помощью. Он был зол, с похмелья, но пошел и взломал замок, а потом, в тот же день, еще до прихода мужа девицы, врезал новый. Девица в благодарность совала ему какую-то мелочь, но он отказался, а после жалел. До сих пор жалел. Надо было стребовать хотя бы на пиво. Нечем и нечего ему гордиться в его положении.

Сергей Сергеевич не спеша двинулся в сторону магазина. Пить ему не хотелось, да и — не следовало больше пить, но надо было что-то делать, куда-то идти, чтобы убить время до ночи. По пути ему встретилась ватага парней лет по шестнадцать, гогочущих и возбужденных. Один, длинноволосый сопляк, подскочил и наглым баском потребовал сигарету. Сергей Сергеевич молча и злорадно сунул ему под нос увесистый кукиш. Парень попятился. Некоторое время Сергей Сергеевич слышал за спиной недовольное, угрожающее жужжание. Не оглядываясь, достал пачку "Примы" и с удовольствием задымил. "Псы! — подумал весело. — А ну попробуйте укусить! Слабо?"

Он стороной миновал магазин, где у входа издали приметил знакомые, тоскующие фигуры, и погрузился в парк, тенистый и густой, как лес. Огромный это был парк, с прудами и труднопроходимыми оврагами, тут водилось множество белок, а иногда из-за окружной дороги сюда забредали лоси.

Сергей Сергеевич был не пьян и не трезв. Он был в том унизительном и тягостном для человека состоянии, когда не испытываешь никаких чувств, пуст совершенно, мозг дремлет наяву, воля расслаблена и бредешь неизвестно куда, как ожившее дерево.

"За что такая напасть? — думал Сергей Сергеевич. — Чем я провинился и перед кем?"

Нашел укромную полянку, куда почти не доносились звуки города, лег на траву и попытался забыться в воспоминаниях, похожих на грезы.

Поначалу жизнь его вставала перед ним случайными обрывками, невнятными куцыми эпизодами, но постепенно как-то так устроилось, что он начал разматывать нить прошлого в определенной последовательности, точно смотрел загадочный фильм, в котором сам был и режиссером, и зрителем, и главным действующим лицом. Он припомнил себя школьником с тяжелым ранцем на спине, тяжелым не от учебников, а от постоянно напиханных туда железок и всякого иного хлама. При каждой очередной ревизии ему крепко доставалось от отца, но он не мог перебороть себя и оставить безнадзорным ни сломанное колесо, ни деревянную чушку, из которой при случае можно было вырезать забавные фигурки или кинжал. Отец, токарь высшей квалификации, в тихой панике разглядывая загубленные, выпачканные мазутом или еще чем-нибудь тетради и учебники сына, обыкновенно грозил изувечить его до потери сознания или сделать из его дурной башки верстак, но ни разу, насколько Сергеи помнил, не поднял на мальчика руки.

Он увидел себя солдатом в лихо заломленной набок пилотке. Одно за другим возникали из памяти яркие события, верстовыми столбиками разделявшие его тогдашнюю жизнь. Он дотрагивался до них пальцами, нежил и с сожалением укладывал обратно на потайные полочки сознания; губы его растягивались в блаженной, детской улыбке. Потом помчались годы, удивительно похожие один на другой. Вроде бы и вовсе не было этих лет, и лишь маячили позади огненной рекой два понятия — Нина и дети. Сокровенный бесценный смысл его жизни. Все его надежды и труды давным-давно растворились в их облике, и в этом слиянии было нечто, казалось ему, неистребимое и вечное, что можно было разрушить, только убив одновременно его душу.

Сергей Сергеевич перевернулся на бок, отворил унылые глаза. В сантиметрах от его лица по стеблю пырея карабкалась зеленовато-серая гусеница. Он долго наблюдал за ней, утомленно щурясь. Чувствовал, что разгадка его затянувшегося болотного окостенения где-то поблизости, именно где-то возле Нины и детей. Но где и в чем эта разгадка? Очень важно было побыстрее понять, чтобы не погрузиться в трясину с головой и не утонуть, не задохнуться в мерной перетряске однообразных дней и вечеров.

Поворотился, укладываясь поудобнее, и начал с удовольствием вспоминать, как они впервые оказались вместе. Он и Нина.

Сергей Сергеевич после армии определился на тот же завод, где работал отец. От отца, наверное, и передались ему хватка и чутье в работе с металлом. Он быстро пошел в гору, через три года уже имел пятый разряд и зарабатывал прилично, наравне с пожилыми рабочими. Вдобавок он поступил в вечерний техникум. Ему было чему радоваться. Он жил тогда лихо, на полную катушку. Гонял на "Яве", крутил любовь с девчонками, предпочитая не слишком недоступных, бражничал с любимыми друзьями, учился уму-разуму, где только удавалось. Его на все хватало: и на гулянки, и на учебу. Взгляд его был зорок и насмешлив, а руки неутомимы, прихватисты. Будущее мерещилось веселым, как танцплощадка после двух стаканов вина. Казалось, что он неуклонно и стремительно движется куда-то вперед и вверх, и если бы кто-то сказал, что Сергей всего лишь топчется на узком пятачке, отведенном для него жизнью, он бы-засмеялся, не обидевшись и ничего не поняв.

Как-то воскресным днем с Венькой Кочмаревым они прогуливались по парку в Сокольниках. Друзья осушили по кружечке пивка, слопали по порции горячих шпикачек и были вполне довольны собой и обстоятельствами. Они рассчитывали ближе к вечеру "закадрить" двух подходящих девчонок, чтобы закончить выходной день в покое и неге.

Кочмарев учился на втором курсе Энергетического института, был образованным человеком, но все же в их маленькой компании верховодил Сергей. Он был остер на язык, не боялся ни бога, ни черта, а Венька обладал нравом деликатным и возвышенным, и черепушка у него варила медленно, как у крокодила.

Они совершили несколько неудачных десантных попыток приклеиться к праздношатающимся девицам, с горя маханули еще по кружечке пива, и тут вот Сергей углядел худенькую девушку, которая стояла у низкого штакетника, спиной ко всему свету, и плечи ее сотрясались не то от рыданий, не то от смеха. Невзрачная, в сереньком платьице тоненькая фигурка, но в ее позе и в том, как одиноко она стояла, было что-то вызывающе беззащитное, что неотразимо действует не только на юное воображение.

— Погоди здесь! — небрежно бросил Сергей другу. — Пойду выясню, что это за кадр.

— Да? — удивился Кочмарев. — А зачем?

Сразу Сергей, разумеется, не смог ответить, но если бы тот же вопрос он услышал спустя месяц… в старину бы сказали, что в тот миг судьба подтолкнула его счастливым перстом.

— Вы плачете? — спросил, еще не видя ее лица. — У вас что-нибудь случилось? Может, помочь?

Девушка медленно, словно просыпаясь, обернулась, на Сергея поплыли два зеленоватых, пронзительных, ледяных луча, а лучи-то в воде плавали.

— Проваливай! — сказала девушка привередливо. — Какое тебе до меня дело!

Нарвавшись на грубость, Сергей должен был повернуться и гордо уйти, что ему и было свойственно, но сейчас не тот человек стоял перед ним, от которого он мог бы так запросто "провалить".

Он слегка покраснел.

— Напрасно вы так, девушка. Я ведь без всякой задней мысли. И даже без передней. Вижу — у вас беда. Дай, думаю, подойду, может, помощь нужна. У меня такой характер хреновый, лезу во все дырки и вечно невпопад. Часто нарываюсь на оскорбления и пинки. Весь изувечен. На мне под рубахой живого места нет — сплошь кровавая рана.

Она выслушала его внимательно, не перебивая, взгляд ее постепенно теплел, легкая улыбка появилась на круглом личике.

— Вы не обижайтесь! — сказала она.

Сергей обрадовался и решил, что можно перейти на "ты".

— Что же все-таки у тебя случилось?

— Что случилось, теперь не поправишь!

— Непоправимых положений не бывает,

— У меня бывают.

— И все же, — гнул свою линию Сергей. — Какое же это непоправимое горе? Хотелось бы знать.

Он допытывался, потому что не мог сразу найти тему для разговора, и жутко боялся, что девушка сейчас уйдет. Это были сети, спустившиеся на него с небес. Ее зеленоватые глаза разом его скрутили по ногам и рукам. В отдалении маячил Кочмарев и делал ему красноречивые знаки. Кочмарев томился, не угадывая намерений друга.

— У меня деньги украли в магазине, — сказала девушка. — Сто рублей. Главное, не мои деньги. Подруга прислала из Курска, чтобы я купила ей кофту. А их у меня украли. Да так ловко. Вот, видите, сумочка, она была застегнута. В ней кошелек. Я ее все время так плотно держала. И вдруг кто-то меня толкнул очень больно, я чуть не упала. Народу полно, не поймешь, кто и толкнул. Я рот открыла, озираюсь. Наверное, тогда и вытащили кошелек. А сумочка-то как была, так и осталась застегнута на молнию. Видите? Вот как умеют!